Неточные совпадения
«Да, он сильно изменился. Конечно — он хитрит со мной. Должен хитрить. Но в нем явилось как будто новое нечто… Порядочное. Это не устраняет осторожности в отношении к нему. Толстый. Толстые
говорят высокими голосами. Юлий
Цезарь — у Шекспира — считает толстых неопасными…»
— Да ничего не сказал. Я только держал карандаш, а карандаш сам ходил по бумаге и писал. Это,
говорят, Юлий
Цезарь пишет. Я этому не верю.
— Так мы вдогонку и откроем по нем огонь? Понимаю, господин офицер. Это вроде тех засад, о коих
говорит Цезарь в комментариях своих de bello Gallico…
Надобно прибавить, что вместо термина «возвышенное» (das Erhabene) было бы гораздо проще, характеристичнее и лучше
говорить «великое» (das Grosse). Юлий
Цезарь, Марий не «возвышенные», а «великие» характеры. Нравственная возвышенность — только один частный род величия вообще.
Сует мне под нос разные медяшки и
говорит о
цезарях, диадохах и разных там фараонах с колесницами.
Что против этой любви и веры могли легионы, и патриции, и
цезари? Эти люди веры были сильнее сильных мира сего, которые с улыбкою презрения
говорили о назарянах. «Ничего не имея, — по словам Павла, — и всем обладая».
— У… у… у… вот она, история, — пособолезновал Иона, — беда! То-то
Цезарь воет, воет… Я
говорю: чего, дурак, воешь среди бела дня? А? Ведь это к покойнику. Так ли я
говорю? Молчи, дурак. На свою голову воешь. Куриный помет нужно прикладывать к щеке — как рукой снимет.
— Хотите ли меня знать? Я вам себя раскрою: меня хвалили цари, любили воины, друзья мои удивлялись, ненавистники меня поносили, придворные надо мною смеялись, я шутками
говорил правду, подобно Балакиреву, который был при Петре Великом и благодетельствовал России. Я пел петухом, пробуждал сонливых, угомонял буйных врагов отечества. Если бы я был
Цезарь, то старался бы иметь всю благородную гордость души его, но всегда чуждался бы его пороков.